Апрель 2025 года оказался судьбоносным для мирового нефтяного рынка. Баррель марки Brent подешевел до 65 долларов — самого низкого уровня с начала пандемии. Этот обвал цен совпал с новыми квотами ОПЕК, которые, вопреки ожиданиям, оказались не сокращением, а сигналом к наращиванию добычи. Что-то сломалось в привычной логике нефтяного картеля. Страны, ещё недавно сдерживавшие объемы ради стабильных цен, начали играть по принципу «каждый сам за себя». Это не просто рыночная турбулентность — это предвестие масштабной трансформации. Чтобы понять глубину происходящего, вернёмся в май 2022 года — точку максимума после ковидной рецессии. Тогда нефть марки Brent достигла отметки в $120 за баррель, подогретая санкциями против России, энергетическим голодом Европы и высокими темпами восстановления Китая. С тех пор началось неумолимое снижение. Конец 2022 — Brent стабилизировался в районе $90-100. Весна 2023 — падение до $82, на фоне укрепления доллара и роста запасов в США. Осень 2023 — краткий отскок до $95 из-за эскалации в Персидском заливе.
n
Февраль 2024 — Brent падает ниже $80, несмотря на войну в Украине. Август 2024 — цена скатывается к $70, мир переходит к энергосбережению. Апрель 2025 — $65, тревожная отметка, ниже которой начинается паника нефтезависимых экономик. Тренд очевиден. Цена за три года упала почти вдвое, и по всем признакам — это не временный сбой, а новая реальность. Снижение потребления нефти стало не просто экономической переменной — оно приобрело стратегический характер. Китай в 2024 году продал более 13 миллионов электромобилей, Индия — около 2 миллионов, с ростом 100% в год. Программа «Зелёная трансформация» Индии (Green Bharat), инициированная Моди, предполагает полный отказ от ДВС в городских перевозках к 2030 году. В Европе 2024 год стал переломным — впервые более 60% всей энергии было получено из ВИЭ и природного газа. Германия и Франция отчитались об уменьшении импорта нефти на 12% и 9% соответственно. Китайская экономика растёт не более чем на 3,4% в год, что является самым медленным темпом за последние 30 лет.
n
Импорт нефти из Африки и России снижается шестой квартал подряд. С приходом Дональда Трампа США возвращаются к протекционизму. Белый дом резко ужесточил политику в отношении стратегического резерва и стимулирует сланцевую добычу. В то же время вводятся пошлины на нефть из нестабильных регионов, усиливая давление на спрос. Если спрос замедляется, но предложение растёт — рынок входит в состояние перманентного избытка. Гайана: к 2027 году добыча — 1,2 млн барр./сутки, против 250 тыс. Бразилия: уже к 2030 году — 5,5 млн барр./сутки, с текущих 3,3 млн. И всё это с себестоимостью в $25-30 за баррель. Несмотря на рецессию в отдельных штатах, EIA прогнозирует рост добычи в США до 13,8 млн барр./сутки к концу 2025 года. Технологии позволили сократить издержки почти на 40% за последние 5 лет. Саудовская Аравия была вынуждена добровольно урезать экспорт на 1 млн барр./сутки в конце 2024 года — но это не остановило падение цен. Никакая дисциплина не может работать, когда внутри картеля — растущий саботаж. «Это не картель, а геополитическая театральная постановка», — иронизирует аналитик WoodMackenzie Ричард Перри.
n
Уже в июне 2025 года ожидается, что Ирак, Кувейт и ОАЭ публично откажутся от квот. Начнётся эпоха «нефтяной анархии», где каждое государство будет добывать по максимуму. Это приведёт к второму кругу ценовой войны, подобному тому, что мы наблюдали в 2014-2016 годах. Но теперь ставки гораздо выше — в игру вступают десятки новых игроков с дешёвой нефтью и масштабными проектами. При себестоимости в диапазоне $40-50 за баррель (а на некоторых месторождениях — и выше), российская нефть становится неконкурентоспособной при ценах ниже $60. Это не просто убытки — это стратегический провал. Бюджет 2025 года сверстан с расчётом на $72 за баррель. При текущих $65 — дефицит может превысить 4,5 трлн рублей. Финансирование войны в Украине, дотации регионам и выплаты по гособлигациям — под угрозой. Даже лояльные покупатели вроде Индии всё чаще требуют скидки $12-15 от рыночной цены. «В 2026 году Россия может столкнуться с необходимостью резкого сокращения добычи и экспорта — не по своей воле, а по воле рынка», — отмечает старший аналитик EIA Майкл Ливингстон.
n