1/2 1-го ночи. Я люблю по окончании дня раскрывать свой дневник и записывать свои впечатления: приятно думать, что прошел день и больше никогда не повторится все дурное этого дня, если оно было. Так и теперь я радуюсь, что прошел день, даже он не был особенно дурной… Мама вернулась из Стрельны. Я застал ее на ее балконе, сидящею с Папа. Она уже знала о моем отъезде и радовалась ему. Она так знает свой долг, что даже не поморщилась, когда Папа объявил ей о моем отъезде, она говорит, что для отечества все отдаст до последней капли крови. Она и заказала это: когда Папа ушел, она написала ему, прося послать на Дунай и Митю, который, в свою очередь, написал Папа. Мама написала письмо с такими основательными доводами о Мите, с такою убедительною просьбой, что говорит, Папа ему не откажет. Мне была неприятна мысль, что Митя отправится, может быть; очень неприятна! Я хотел быть один со своими, и чтобы люди не моей Светлановской жизни мне не мешали.
n
С Митей, конечно, поедет И.А., которого я ужасно люблю, но который мне очень будет мешать на Дунае, сам этого не зная. Его присутствие, когда я меж своими, меня крайне стесняет, мне неловко, я боюсь каждого своего не только слова, но и движения, чтоб не увидеть на его лице неудовольствия. …Это скверно; я старался заставить себя заглушить это ощущение, молился даже о его (Митином. Пили чай на моем балконе. В 10 ч. Мама проснулась, мы пошли к ней. Сегодня я почти помирился с мыслью, что и Митя с нами на Дунай отправится. Вот мы сидим у Мама; она недолго спала и чувствовала себя дурно. Вошел Папа. С первых же слов он поблагодарил Митю за благородные чувства и порывы, высказанные в его вчерашнем письме, но не согласился на его просьбу, говоря, что ему, Мите, ещё надо учиться и не думать о войне. Я почти был уверен в таком ответе… Вчера Мама выразила мне желание, чтобы я говел перед походом. Сегодня, после обеда, я сказал об этом Папа.
n
Он отвечал, что имел ту же мысль, но она не удобоисполнима из-за моих дел, занимающих меня в настоящее время. Мама, видимо, это было неприятно, тем более, что я поддался словам Папа и отказался от взятого вчера святого намерения… Мама получила массу телеграмм, одна, между прочим, была от Государя, он говорит, что радуется увидеть меня на берегах Дуная… Мне очень хотелось идти помолиться в церковь, и так, чтобы меня не видели. Я простился с Мама, оставил у нее Митю и пошел по полутемным залам на хоры нашей церкви. Там я встал на колени, облокотился на перила, закрыл глаза и молился, или вернее думал, размышлял… Завтра приедет батюшка, О. Встал довольно поздно. В 10 ч. Баранов стриг мне волосы. В 11 ч. пошел в церковь. Мы всегда стоим на хорах, а внизу — народ. Сегодня никого внизу не было, и я был рад этому, как-то лучше молиться, когда один. Мама пришла к концу обедни. Она почти совсем не спала, чувствовала себя дурно, но была бодра и весела.
n
Я хорошо молился и много думал о себе. Я уже очень далек от того времени, когда так легко молится и когда мне казалось, что Бог и Ангелы меня слушают и не гнушаются моей молитвой. А теперь мне трудно сосредоточить свои мысли и религиозно настроить ум. Когда же я, наконец, углубляюсь в себя и начну молиться, я вижу свои грехи с самой черной стороны и прошедшее мне кажется невозможным. Тогда я думаю, что Бог отвратился от меня и ему не нужны мои молитвы. И вспоминается мне вечер на Мадере. Я утешал его, он находил в себе какие-то… 1 ч. 40 м ночи — Итак, я утешал его, он находил в себе много дурного, и до того дурного, что не видел себе прощения; я говорил ему, что Господь более радуется раскаянию одного грешника, чем святой жизни 99 праведников. А теперь я сам припоминаю эти слова и они так же не производят на меня успокаивающего впечатления, как тогда на него… Вторник. 28/9 3/4 12-го ночи.
n